Первая мысль взойти на Эльбрус появилась два года назад. Помню это хорошо — я тогда выиграла в конкурсе «Лидеры России», и там есть клуб победителей «Эльбрус». Мне казалось, что люди, которые совершают восхождения на эту гору или любые другие, они совершенно иные, они биороботы, в них течет другая кровь. И для меня всё это (восхождение. — Прим. ред.) тогда казалось фантастикой.

В прошлом году я оказалась на Камчатке, ходила в ски-тур на вулканы. Там не было большой высоты — около 2 тысяч метров, но эта поездка и длительные трекинги стали для меня испытанием на выносливость. Надо сказать, что я до этого не питала любви к палаткам и походам, но Камчатка сделала свое дело. Там я решила, что надо готовиться к Эльбрусу.
Но было два вопроса. Первый — с кем идти? С командой на восхождении проводишь 24 часа в сутки, и для меня было важно, чтобы все были схожи по ценностям и была здоровая атмосфера. Второй вопрос — это, конечно, гиды. Как раз на Камчатке я познакомилась с Романом — нашим главным гидом, это большой профессионал, с которыми я почувствовала, что готова идти дальше.

К апрелю 2023 года собралась команда восходителей: трое тюменцев и шесть москвичей. Для всех Эльбрус был первой подобной высотой. Все ребята схожие по жизненным ценностям, позитивные, открытые новому опыту и талантливые в своем деле. Одного из участников нашей команды можно регулярно видеть на федеральном канале в игре «Что? Где? Когда?».

С апреля я стала готовиться. Занималась аэробными тренировками и больше бегала — пять-шесть раз в неделю. Ничего сверхъестественного. С точки зрения альпинизма восхождение на Эльбрус — это базовый уровень, не требующий специальных альпинистских навыков. Важнее было подготовиться психологически. Я, например, ничего не знала про горную болезнь, мне было важно почитать про это, пообщаться с теми, кто восходил, узнать, что переживают люди, как адаптируется организм. Особенность горной болезни в том, что ты никак не можешь на равнине узнать, что с тобой будет происходить на высоте.

Для восхождения я покупала специальную одежду: мембранные штаны и куртку (влаго- и ветрозащитные), два комплекта термобелья, флисовую кофту и штаны. Брала у друга спальник. Я не покупала альпинистские ботинки (похожи на сноубордические) и «кошки» (специальные крепления к ботинкам), а также систему страховки — «беседка». Всё это нам выдали гиды. В прокат брала большой теплый пуховик («пухан»), который нужен на самом штурме вершины, и верхонки — очень теплые варежки, которые обязательно нужны поверх перчаток.

Самой важной покупкой стали трекинговые ботинки. В них я ходила по 6–10 часов ежедневно по горам для акклиматизации до штурма.

Любое восхождение имеет определенный период подготовки. Человечеством не придумано ничего иного, кроме системы, которая называется «пила». Когда ты каждый день набираешь высоту — спускаешься, набираешь высоту — спускаешься, день ото дня поднимаясь всё выше.

Мы приехали в Приэльбрусье, в поселок Терскол (1900 метров над уровнем моря). Там жили три дня, ходили в акклиматизационные выходы. Сначала на 2200, потом на 2800, дальше на 3400. Выходили утром — вечером возвращались на базу. Потом мы поднялись и жили в штурмовом лагере на 3800 метров. А оттуда уже ходили на 4100, 4700 и 4900 и каждый раз спускались обратно на 3800. Так продолжалось неделю. Следующим этапом был штурм вершины.

И в одежде там тоже всё поэтапно. Когда ходишь внизу (Терскол, Приэльбрусье), то сгодятся трекинговые штаны, футболки, лонгсливы и флисовая кофта. Важно обязательно каждый день использовать солнцезащитный крем с SPF 50. Поднимаешься выше — на 3800, и надеваешь мембранные штаны и куртку, тонкие пуховики, шапку и обязательно солнцезащитные очки.

На самом штурме вершины на мне было пять слоев одежды: двойное термобелье, флисовая кофта и мембранная куртка, большой пуховик. За счет этого не было холодно. На ногах было 4 слоя: термобелье, флисовые штаны, мембранные штаны и пуховые шорты (они вообще незаменимы).

Интересно, что всё, что мы делали до и во время акклиматизации, все тренировки и трекинги имеют мало общего со штурмом вершины. Когда мы ехали на Эльбрус, многие говорили про скалы Пастухова, которые находятся на 4700. Для восходящих это лакмусовая бумажка — если ты дойдешь до этой точки, то с большой вероятностью дойдешь и до вершины Эльбруса. Вся наша группа из 9 человек до скал Пастухова дошла, и это была большая радость. И вот эта вершина немного, совсем немного, похожа на то, что происходит при подъеме к главному пику.

Особенность любого восхождения заключается в том, что нужно попасть в хорошее погодное окно. Сезон на Эльбрусе — это июль и август, но каждый день погода может меняться не по одному разу. Мы планировали восхождение в ночь с 24 на 25 августа. По прогнозу погода на день раньше была намного лучше, но нам перед штурмом нужен был день отдыха, чтобы набраться сил. Поэтому мы осознанно брали на себя риски ухудшения погоды.

Вечером перед подъемом надо было лечь в 19 часов, попытаться поспать и встать в полночь. По плану на вершину важно было подняться до 10 часов утра и успеть спуститься вниз до осадков и усиления ветра.

Перед стартом я проснулась в 23 часа от того, что по хижине стучит ливень и завывает очень сильный ветер. Я выглянула в окно — не видно абсолютно ничего, туман. А нам через час выходить. В голове промелькнула мысль — сейчас наш гид Роман придет и скажет: «Всё, ребята, отбой». Смотрю, все спят или, по крайней мере, пытаются. Я легла обратно на свой второй этаж (в хижине мы все спали в одной комнате на двухъярусных кроватях) и стала разговаривать с горой, чтобы она нас пустила, что мы точно готовы. А за окном шел дикий ливень, и я всё четче представляла, как заходит Роман и говорит: «Ребят, нет, не сегодня, увы».

Потом я слышу звук мотора и вижу свет фонарей — Султан, супруг хозяйки хижины, приехал на квадроцикле. Все начинают просыпаться, вставать с кроватей, надевать одежду. Мы быстро завтракаем, молча долго натягиваем ботинки и выходим на улицу. Там стоит всё тот же крепкий туман, видимости никакой. Никто ничего не спрашивает, но все, конечно, думают примерно об одном и том же. Понять с 3800, что происходит с туманом выше 5000, довольно сложно, точнее, невозможно. Можно только проверить это, добравшись туда. Уже потом мы узнали, что могли и не подняться, а Роман решил пойти на риск и сделать попытку. Если бы на 5000 был туман, мы бы развернулись и пошли обратно. Это слишком опасно.

Час тридцать ночи, мы на косой полке, на высоте 5100. Дует очень сильный ветер, температура -12, но из-за ветра (примерно 40 км/ч) это ощущается примерно как -23.

Косая полка — это длинный подъем по склону на тропинке шириной полметра. Темно, холодно и дует адский ветер, порывами к нему прибавляется ледяной град. Эти ощущения не похожи уже ни на что. Наверное, как-то так выглядит выход в открытый космос. Выше 5000 атмосферное давление в два раза ниже, чем на равнине. А это значит, что воздух разреженный, становится тяжеловато дышать. С каждым шагом всё меньше и меньше молекул кислорода попадает в организм. Мы шли по косой полке часа два без остановки, ощущение такое, что ты идешь из ниоткуда в никуда. Там набор вертикальной высоты с 5100 до 5400, то есть мы примерно 150 метров высоты набирали за час.

В какой-то момент случилось то, что я и телом, и сознанием буду помнить еще долго. Я уже как-то приспособилась к ветру, научилась присаживаться и буквально впиваться в гору, когда он дул особенно сильными порывами с ледяным градом. Но одним из таких порывов меня сдуло с тропы, я упала вниз и покатилась по склону. Ничего не поняла, просто на автомате успела кошками зацепиться за склон и выбраться обратно на тропу. Мне позже ребята сказали, что попытались схватить меня за рюкзак, но не дотянулись. Всё произошло мгновенно.

Когда встала снова на тропу, чувствую, что пульс просто зашкаливающий, я слышу сердце в ушах, меня начало потрясывать. Мозг и тело работают синхронно, поэтому страх сразу стал меня сковывать — мозг подал сигналы бедствия, тут же стали в голове появляться красочные сюжеты, как я качусь вниз прямо к трещинам в леднике. Я поняла, что не дойду в таком оцепенении, надо было быстро переключиться.

Мозг в шоке — что тут происходит? Ночь, дефицит кислорода, холод.

И это самый важный момент восхождения. Я смогла переключиться. Очень резко почувствовала, когда сменились настройки, на это ушло, наверное, минут 5, но они были решающими. Я говорила себе, что всё хорошо, я в безопасности, у меня теплая одежда, у меня много сил, я контролирую каждый свой шаг. Эти сигналы перебили страх.

Остановка на седловине. Высота 5400. Время примерно 3 часа ночи

Видео: Ольга Романец

Мы дошли до седловины — это такое пологое место между западной и восточной вершинами. Мы упали на колени, потому что стоять не давал ветер, пара минут передышки, связываемся по четверкам. Интересно, что не хотелось ни есть, ни пить. Было еще темно, продолжал дуть сильный ветер с градом. И мы снова пошли, теперь уже в связке, потому что дальше без нее становилось слишком опасно — если сдует порывом ветра, мало шансов зацепиться за склон.

Наше восхождение началось примерно в час ночи, а в 6 часов утра мы были на вершине. Шли очень быстро, практически не останавливаясь. И это было действительно непросто. Это при том, что у меня явных симптомов горной болезни не было.
Когда мы подходили к вершине, метров за 50 до нее есть пологий участок, который называют «зомби-плато». Я когда на нём оказалась, поняла, что лучше названия просто не придумать. Каждый шаг дается с трудом, и ты действительно идешь ровно, как зомби, видишь вершину, но она кажется такой далекой. В этот момент я думала только о том, чтобы не зацепиться кошкой о кошку — это самый верный способ улететь вниз.

Моя напарница по связке на подходе к вершине сказала: «Это, конечно, очень круто, но я больше никогда не пойду в горы». И тут я вспомнила роды, это для меня оказалось самым близким ощущением к тому, что я в тот момент переживала. Когда я рожала первенца, это было настолько больно, что у меня возник вопрос, как люди решаются на второго, это же на грани человеческих возможностей, а иногда и за ней. Я была уверена, что никогда этого не повторю. Но после психика вытеснила все эти ощущения боли. И вот я снова беременна, и снова роды, и снова безумно больно, и снова «никогда». Но все тяжести этих процессов уходят из памяти, остается только любовь и тепло, настолько пластична наша психика, и она делает огромную работу для продолжения жизни на Земле. И на горе для меня всё было примерно так же.

Остановка на седловине. Высота 5400. Время примерно 3 часа ночи

Видео: Ольга Романец

Мы пришли на вершину и там были буквально 10 минут, когда Роман сказал: «Всё, ребята, вниз». Мы стали стремительно спускаться.

Когда мы оказались в базовом лагере на 3800, посмотрели на вершину — она уже была в тучах, всё заволокло, а потом пошел снег с дождем. Тогда и поняли, почему шли так быстро. Насколько сильно наш Роман чувствовал погоду и понимал, что у нас очень мало времени, мы не могли идти по плану, который составили вечером (напомню — мы рассчитывали к 10 утра быть на вершине, но мы оказались на ней уже в 6).

Самое главное в восхождении, как я думала, — подняться на вершину. Но важнее, на самом деле, успеть спуститься. Большинство несчастных случаев происходит именно на спуске, потому что все силы уходят на подъем. Буквально за день до восхождения один из наших гидов нес на себе с вершины мужчину, который не рассчитал свои силы, и на спуск их уже не осталось совсем.

Конечно, очень важно попасть в погодное окно. В тот день мы на горе были первые, с нами больше никто не поднимался, но когда мы спускались, то встретили одну группу, а погода уже ухудшалась. Я не знаю, поднялись они или развернулись. На следующий день погода была еще хуже, и на спуске на той самой косой полке главный гид одной из групп оступился, упал вниз и погиб. Из новостей я узнала, что он был моим ровесником и опытным горным гидом. Ужасная трагедия, от которой на горе не застрахован никто.

Есть на Эльбрусе такое место после седловины, которое называют трупосборником. Когда плохая видимость, туда попасть очень легко — просто пойти чуть правее после седловины. Именно поэтому на Эльбрусе, как и на любой другой горе, важно успеть не только подняться, но и спуститься в погодное окно. На спуске некоторых наших ребят накрыла горная болезнь. У всех она по-разному проявляется, но связана она с одним — с дефицитом кислорода в организме. Начинаются сильные головные боли, рвота, диарея, тошнота. У кого-то это проявляется как эйфория, которая притупляет чувство опасности.

На вершине нет никакого понимания, что случилось, нет никаких эмоций, всё быстро: 10 минут, пара фото /видео — и вниз. А потом всё начинает доходить. В пятницу утром мы поднялись, в воскресенье я была уже дома в Тюмени. Включила «Вершину» Высоцкого, и у меня потекли слезы. И я просто сидела и плакала несколько часов.

Конечно, мы все знаем про силу подсознания, про трансформацию из многочисленных книг. Но когда попадаешь в агрессивную среду, и перед тобой встают вопросы выживания, то скорость обретения навыков мышления резко возрастает. Да, важно, что я достигла вершины, научилась ходить в кошках, освоила азы альпинизма, но всё это совсем не главное. Всё самое важное случилось в голове.

Когда мы ходили в акклиматизационные трекинги, мы поднялись на гору Чегет (3400 метров), сели отдохнуть и попить чай. В этот момент на гору забегает человек без ног, в протезах. Он не заходит, а именно забегает. Возникла пауза, все замолчали, а потом мы все стали аплодировать. Я подошла к нему спросить, поднимался ли он на Эльбрус, он сказал: «Да, вчера! И это уже пятый раз!» Он был членом группы из Ирана, все они тогда бросились его обнимать и очень громко что-то кричать на фарси.

Есть такая книга «Выносливость», автор Алекс Хатчинсон. Вот там потрясающее описание того, что есть выносливость — «борьба за продолжение деятельности, несмотря на растущее желание остановиться». И очень подробно в своей книге он объясняет механизмы усталости, которая находится не в мышцах, а в мозге, который интерпретирует поступающие данные.
Всё, что случилось со мной на Эльбрусе, — это огромный шаг на пути самопознания. Таких чувств и ощущений у меня не было никогда, и даже после Камчатки такого не было. В горах я ощутила какое-то вселенское счастье, каждый шаг имел для меня очень большой смысл.

Меня спрашивают: «Ну как Эльбрус?» Ну он стоит и будет стоять еще миллионы лет. Но вот когда ты с ним соприкасаешься, то появляется ощущение, что ты часть чего-то очень большого, что имеет огромный смысл и будет иметь значение миллионы лет. И всё восхождение — оно именно про это. Про ощущение безграничной любви и соприкосновение с большим смыслом.

Там, на горе, очень хорошо понимаешь, что у тебя огромные резервы. Я точно помню чувство, когда спустилась вниз до седловины, посмотрела на восточную вершину Эльбруса (поднимались на западную. — Прим. ред.) и поняла, что у меня много сил, я себя хорошо чувствую и могу дойти до второй вершины. А когда ехала на Эльбрус, подобных размышлений не то что не было, для меня выглядело невероятным само восхождение. А тут, оказывается, столько всего внутри еще скрыто. И это удивительно.

Не принято говорить, какая следующая гора, но она у меня уже есть. Если бы мне кто-то сказал три года назад про мои восхождения — я бы не поверила, это же было не про меня.